Я ещё раз огляделась по сторонам. Выход наружу напоминал о себе тусклым светом. В противоположной стороне был проём, за которым начиналась ещё одна лестница – очевидно, это был подземный путь в наш особняк. Само помещение напоминало размерами гостиную, в которой мы недавно завтракали, только стены и пол были земляными.

– Сыро тут, – будто в ответ на мои мысли произнесла Козетта, – нашли, где хранить ткань и железо. Всё же испортится!

– Но если до сих пор ничего не испортилось, значит, это временный склад, – ответила я. – Весь этот реквизит скоро отсюда уберут.

– Как ты сказала? Реквизит? – Козетта повернулась ко мне и застыла, будто поражённая внезапным открытием.

– Ну мы же в театре. – Я напомнила ей строчки из письма Создателя. – В театре Марионеток.

– Значит, в буквальном смысле? – она рассмеялась и схватилась за голову.

– Девушки, что там у вас?! – поток света заколыхался, на уходящей вверх лестнице показались худые ноги в коричневых ботинках. – Чему вы смеётесь?

– Всё в порядке Бен, – весело крикнула Козетта, – мы уже поднимаемся.

Свет снаружи показался мне непривычно ярким. Я даже прикрыла глаза свободной рукой.

– Мы в театре! – едва отряхнув подол, заявила Козетта. – Ребята, это на самом деле театр! Мы – марионетки, мы играем свои роли на потеху публике. За нами наблюдают невидимые зрители, смотрят, как мы тут крутимся, пытаясь найти разгадку всему происходящему. А разгадка в том, что с нами просто развлекаются!

– Что-то не тянет на разгадку! – возразил Ли. – Это какие-то козни сумасшедшего, а не театр. Ты думаешь, мой отец позволил бы так надо мной издеваться?

– Твой отец! – всплеснула руками Козетта. – Да тут, наверное, замешаны люди покруче, чем твой отец!

– Это кто же? – скептически наморщил нос Ли. – Принц Уэльский или шейх Аравийский? Может быть, турецкий султан?

– Пойдёмте домой, – громко сказала я. – Холодно.

И снова я удивила не только окружающих, но и себя. Я первая заговорила со всеми, заговорила громко. И я сказала «домой».

Если подумать, другого дома у меня никогда и не было.

Дорогая Мартина!

Наши приключения становятся всё более и более запутанными, так что я уже совсем не знаю, чего ожидать от завтрашнего дня. Интересно сознавать, как быстро нам становятся привычными самые странные, несуразные и дикие вещи. Даже наша воскресшая из мёртвых Доротея уже не пугает и не удивляет никого из нас. Она приносит нам еду, убирает в наших комнатах, она добра и дружелюбна. И мы все милы и вежливы с ней, как будто это не её пробитая голова всё ещё лежит в наскоро вырытой могиле посреди дома.

А метаморфозы, происходящие с домом ночью? Наше жилище принимает всё более мрачный и при этом торжественный вид. Из интерьера исчезли все оттенки зелёного, жёлтого, синего, теперь здесь властвуют только красный, фиолетовый и чёрный. Странно, но мы привыкли и к этому. Сегодня, например, мы с аппетитом позавтракали, не обращая внимания на новые чёрные портьеры, скрывшие за собой окна. Несмотря на творящуюся вокруг нас фантасмагорию, мы не утратили ни аппетит, ни вкус к жизни. Пожалуй, каждый из нас мысленно примеряет на себя девиз, близкий по значению к простонародному «авось обойдётся» или «будь что будет».

Ты, наверное, удивишься, но в последние дни я всё чаще думаю о тебе, Мартина. Мне так не хватает твоего присутствия рядом, твоих мудрых советов и ласковых утешений. Я всё больше чувствую себя здесь изгоем; я будто постоянно делаю что-то не так, говорю невпопад, вызываю ухмылки и раздражение. Но почему?

Вопреки моему мнению, в наш круг снова вошла японка. Все обращаются с ней как ни в чём не бывало, даже Козетта, которая и разоблачила убийцу. Эта Сора совершила худшее на свете преступление, предав доверие и любовь близкого ей человека. Ей ничего не стоит предать и нас всех, это очевидно. Но нет! Внезапно все её простили, отпустили преступнице все грехи и даже не упоминают в разговорах её чудовищное злодеяние. Неужели я один считаю, что она – ужасный человек и представляет опасность?

Всё, что я думаю о Кунице, я уже писал тебе. У него на лице написано, что он скрывает какую-то тайну. Я более чем уверен, что эта тайна из того же разряда, что и жуткий поступок Соры, но кто мне поверит? Моё слово ничего не значит для этих людей.

А малышка, которая назвала себя Картинкой? Она единственная выделяла меня из всех, была ко мне добра и внимательна. И что? Не верить рассказанному Козеттой я не могу, но и поверить в это невозможно. Как добрая, кроткая девочка могла превратиться в монстра, способного на убийство?

Всё это имеет смысл только в одном случае: если я сошёл с ума. А ведь я не сумасшедший: доктор говорил, что моя нервная болезнь не связана с ослаблением мыслительных способностей. Она влияет только на память: например, я до сих пор не могу вспомнить, что вызвало ту страшную вспышку болезни, которая поразила меня в отрочестве. Должно быть, какое-то грустное или пугающее событие было тому виной.

Иногда мне снятся белые занавески – знаешь, в моей палате были лёгкие накрахмаленные занавески из белой кисеи. И когда я лежал на своей постели, обессиленный после всех влитых в меня лекарств, я смотрел на эти занавески и думал о нашей реке. Я вспоминал бумажные кораблики с огромными белоснежными парусами, которые мы с тобой мастерили, и невесомую белую пену после бурных дождей, и крылья бабочек, порхающих над самой водой, и твоё белое платье. Примерно тогда мне в голову пришла идея романа. Я был настолько глуп и амбициозен, что решил, будто моему будущему роману предстоит изменить мир. Это я-то, не написавший тогда ещё ни одной строчки! Попросив у доктора Штайлера перо и бумагу, я в тот же день начал писать. Правда, не книгу, а первое из моих писем к тебе. Возможно, со временем из них получится замечательный эпистолярный роман, что-то вроде «Юлии, или новой Элоизы». Если б ты только хоть иногда отвечала мне, милая Мартина…

Но продолжим разговор о настоящем, оставив прошлое в покое. К тому, что было и прошло, мы с тобой всегда успеем вернуться.

Когда мы возвратились после нашего длительного (и, на мой взгляд, почти бесплодного) похода в лес, нас ждал накрытый стол. Хотя время обеда уже прошло, все блюда были горячими и выглядели так, будто их подали к столу не больше пяти минут назад. Наскоро умывшись и переодевшись, мы приступили к еде, движимые не столько голодом, сколько желанием поддержать силы перед грядущими испытаниями. Хотя мы и не встретили ни одного человека, теперь стало окончательно ясно, что мы не одни в этом загадочном месте, и что за нами наблюдают, возможно, десятки глаз.

После долгого пути по сырому и холодному лесу, после сытного обеда у горящего очага нас всех заклонило в сон. Извинившись, я поднялся в свою комнату, чтобы прилечь и хорошенько обдумать последние события.

Интересно, что моя спальня за минувшие дни ничуть не изменилась. Всё убранство дома приобрело мрачный и торжественный вид, но наши личные комнаты остались нетронутыми невидимой рукой. Я обвёл взглядом неброские полосатые обои, кровать с деревянным изголовьем, резную каминную полку и скромный письменный стол – всё такое обыкновенное, такое непримечательное! Дверь на балкон была плотно закрыта, за окном начинался ранний осенний вечер: серость, муть, клочковатые облака – ничего красивого и романтичного. Это был реальный мир без всяких признаков безумия, но он не утешал и не радовал меня.